Б. Пинскер
Кооперативный идеал и социалистическая идея
Потребительская кооперация явилась совершенно непредвиденным результатом того общественного движения, которое связывается с именем Оуэна.
Первое время в потребительских обществах видели зачатки, первооснову коммунизма, который представал воображению людей XIX века, как правило, в виде союза кооперативных обществ, преодолевающих извечные пороки человеческой природы – ложь, зависть, стяжательство.
Без учета этих морально-политических перспектив невозможно понять ни того энтузиазма, с которым воспринимались кооперативы, ни тех громадных и – для нашего современника – малопонятных и неоправданных ожиданий и надежд, которые порождались хозяйственными успехами кооперации.
И для самых первых кооператоров, и для их довольно широкого окружения попытки создать рациональную хозяйственную организацию были слиты воедино с попытками построить коммунистическое общество. Эта слитность двух разных, почти полярных концепций сохранилась в умах многих и до сих пор.
Десятки первых коммунистических общин создавались в начале прошлого века на пожертвования меценатов. Когда эти источники финансирования иссякли, пришлось искать новые – независимые и возобновляющиеся. Так и появились потребительские общества, которые должны были за счет правильной торговли накапливать средства для коммунистических экспериментов: на покупку земли, построек, инвентаря. Эти же первые кооперативные общества и сбывали продукцию объединенных ими мелких ремесленников. Дело привилось. Первое кооперативное общество было создано в Брайтоне в 1827 году, а уже через пять лет в Англии такого рода обществ было более трехсот. Практически все они копили средства, чтобы организовать на них правильную коммунистическую жизнь общины – «на основах взаимной кооперации, общего владения, равенства труда и источников удовольствия». (по формуле первого кооперативного конгресса в Манчестере в мае 1821 года).
Был и чисто экономический стимул такой популярности снабженческих и сбытовых кооперативов: кризис сбыта. Этот кризис, рожденный натиском промышленной революции, был весьма оригинально (для нас, но не для современников, которым такой ход мыслей был весьма близок) осмыслен Р. Оуэном. Дешевое фабричное производство вытесняет с рынка ремесленников, они нищают? Всему виной – дурная и неправильная организация сбыта, алчность торговцев и порочность всей основы общества, поглощенного заботами о прибыльности. В закономерном проявлении технического прогресса - вытеснение ремесленных изделий более дешевыми и качественными товарами фабричной выделки - он увидел моральную и политическую проблему. И способ решения предложил романтически обаятельный, но предельно непрактичный и неадекватный: «отменить» и торговцев, и деньги. « Для этого требуется только, чтобы производители вступили в непосредственное соприкосновение друг с другом, и в таком случае они получат возможность обмениваться своими продуктами к взаимной выгоде и к выгоде потребителей вообще».
В 1832 году в Лондоне была открыта первая «рабочая биржа», на которой предполагалось обменивать товары на основе «новых рабочих денег» - билетов с обозначением среднего количества труда, необходимого для производства данного продукта. Можно считать, что это была первая экспериментальная проверка трудовой теории Д. Рикардо, и теория этой проверки не выдержала: вскоре от «билетов», от попыток оценивать продукты по вложенному в них «общественно необходимому труду» пришлось отказаться. Возобладал обычный принцип ценообразования – в соответствии со спросом и предложением. И лондонская рабочая биржа, и множество других, возникших по ее образцу, просуществовали недолго.
Рассыпались и все первые кооперативы, поскольку были они, по точному замечанию видного знатока кооперации, «слишком тесно связаны с утопическим идеалом коммунистической общины, чтобы удачно справляться с практическими трудностями жизни».
Но сама идея Р. Оуэна – воспитывать в коммунистических кооперативных общинах совершенного, благородного человека, избавленного от пороков лени, алчности и эгоизма, - надолго пережила первых своих адептов и экспериментаторов. Ведь в кооперативе никто не может что-либо назвать «своим» – значит исчезает почва для эгоизма и своекорыстия, исчезает материальное неравенство, а вслед за ним - зависть и вражда, питаемые неравенством. Долгие десятилетия коммуна, артель оставалась любимым детищем кооперативного и социалистического движения, и, как часто бывает в жизни, именно судьба любимца оказалась самой неудачливой.
Именно в артели виделась подлинная трудовая ячейка будущего общества. Хроники хозяйственной и социальной истории 19 века пестрят упоминаниями о непрекращающихся попытках организовать коллективный труд и коммунистическое общежитие: десятки евангелических, баптистических и т.п. сельскохозяйственных коммун в Северной Америке, артельные эксперименты в странах Европы. Энгельс считал опыт религиозных коммун бесспорным доказательством жизненности коммунистической идеи.
В 1864 году К. Маркс писал: «Значение этих великих социальных опытов не может быть переоценено. Не на словах, а на деле рабочие доказали, что производство в крупных размерах и ведущееся в соответствии с требованиями современной науки осуществлено при отсутствии класса хозяев, пользующихся трудом класса наемных рабочих… что подобно рабскому и крепостному труду - лишь преходящая и низшая форма, которая должна уступить место ассоциированному труду».
В третьем томе «Капитала» Маркс писал: «…Кооперативные фабрики самих рабочих являются в пределах старой формы, первой брешью в этой форме… Но в пределах этих фабрик уничтожается противоположенность между капиталом и трудом… Капиталистические акционерные предприятия, как и кооперативные фабрики, следует рассматривать как переходные формы от капиталистического способа производства к ассоциированному, только в одних противоположенность устранена отрицательно, а в других – положительно».
Но в отличие от «мелкобуржуазной», кредитной и потребительской кооперации, социалистическая производственная кооперация успеха не имела.
Первые крупномасштабные попытки организовать производственные артели были сделаны во Франции неким Бюше, учеником Сен-Симона и Фурье. Он полагал, что рабочие должны разбиться на профессионально однородные ассоциации для совместного производства продуктов на продажу. Рабочие получали бы обычную заработную плату в течение года, а также остаток чистой прибыли после отделения пятой части ее в неделимый фонд. Этот «фонд взаимопомощи» представлял собой собственность ассоциации в целом, и его накопление должно было обеспечить устойчивость и расширение ассоциации.
Идеи Бюше с немалым размахом были воплощены в жизнь после революции 1848 года, когда революционное правительство ассигновало 3 миллиона франков на устройство ассоциаций. Ссуды распределял специальный комитет под председательством министра земледелия и торговли. Было подано более шестисот заявок. Один лишь проект ассоциации парижских портных должен был охватить более 30 тысяч человек. Была выдана шестьдесят одна ссуда.
Большая часть организовавшихся ассоциаций распалась в ближайшие годы. Дольше сохранились те, которые превратились в чисто капиталистические предприятия – использовали наемный труд и вели дело коммерчески грамотно. Другая вспышка артельного движения во Франции произошла в восьмидесятых годах 19 века, когда богач Рампаль завещал 1 миллион 400 тысяч франков на устройство ассоциаций. Из этого капитала до 1901 года было выдано 127 ссуд, «значительная часть которых пропала безвозвратно».
В начале 20 века «Фабианское общество» обследовало состояние производительных ассоциаций. Вот о чем поведал доклад супругов С. и Б.Вебб: «Во всех странах сохранилось не более сотен таких ассоциаций из тысяч, которые возникали; и большинство из этих ассоциаций все еще с трудом борется за свое существование, к тому же ассоциации… сохранились в тех отраслях промышленности, которые допускают производство в небольших размерах; и они не в одном случае не охватывают большого числа рабочих или значительного капитала… Шансы успеха такого общества тем больше, чем дальше оно от типа самоуправляющейся мастерской».
Веббы подчеркивали, что неудачи производительных кооперативов особенно поразительны на фоне мощной поддержки, которую они получали от всех слоев общества, в том числе от правительств, поддержки гораздо большей, чем та, что получали ассоциации потребителей.
В 1914 году в Англии существовала всего одна производственная артель, которая занималась выделкой бумаги. Ни в уровне заработной платы, ни в продолжительности рабочего дня кооператоры не имели никакого преимущества перед рабочими обычных капиталистических фабрик. Да и в техническом отношении это было очень отсталое предприятие. В германии также была только одна артель – башмачников, которая к моменту обследования «уже утратила свой чистый трудовой тип и не может считаться в строгом смысле производительной артелью».
Во Франции, где движению трудовых кооперативов постоянно и энергично помогали правительственные и деловые круги, насчитывалось около сотни артелей. В большинстве своем это были мелкие предприятия, существовавшие за счет поддержки общественных учреждений или частных лиц.
Но при каждом сильном промышленном кризисе с ростом безработицы артельное движение оживало. Так было и в России после 1905 года, в период сильного застоя. В одном Петербурге было создано несколько десятков артелей, по России - сотни. Большая часть их тут же и распадалась. Оставались немногие. Успех сопутствовал предприятиям чисто «капиталистического» типа, которые расширяли дело, привлекая наемных рабочих. Постепенно, как пишет М.И. Туган-Барановский, «члены артели, первоначально участвовавшие в работе наряду со всем остальным рабочим персоналом, перестают сами работать и становятся пайщиками предприятия. От артели не остается ровно ничего, вместо нее вырастает капиталистическое предприятие на паях» – акционерное общество.
Были, правда, артели, не «перерождавшиеся» и не распадавшиеся десятилетиями. Они заняли производственные ниши, не затронутые техническим прогрессом. Имея крайне незначительный капитал, при минимальной оснащенности машинами и техникой, эти артели объединяли десятки умельцев, зарабатывавших, как правило, меньше, чем рабочие на хорошо поставленных капиталистических предприятиях.
Обследование петербургских артелей в 1909 году показало, что «условия труда членов артелей гораздо хуже, чем условия труда наемных рабочих в тех же артелях». Причина этого парадоксального явления, когда наемные рабочие буквально эксплуатируют труд артельщиков – хозяев предприятия, довольно проста. «Член артели, вложив в устройство известный капитал и сам устанавливая для себя обстановку труда, при стесненных обстоятельствах (а в настоящих артелях «стесненные» обстоятельства почти постоянны) легко примеряется даже с очень значительным ухудшением положения своего труда, льстя себя перспективой на лучшие обстоятельства. Наемные же рабочие, не являясь хозяевами в артели, оценивают условия труда безо всяких подобных «видов», считаясь лишь с рыночной ценой их рабочей силы». Конечно, там, где артельщики работают дольше, а получают за свой труд меньше, чем их же наемные рабочие, нет опасности превращения в капиталистические предприятия. Но вопрос: зачем они тогда вообще нужны?
«Так самая слабая сторона артели заключается в ее коммерческих операциях, то чем примитивнее хозяйственный строй страны, тем легче в ней удаются артели, особенно в добывающей промышленности, в которой требуется наименьшая затрата капитала (отпадает затрата на приобретение сырья). Вот почему у нас, в России, встречаются артели в рыболовных промыслах, охотничьих, в горном деле, например по разработке камня, добыче разного рода руд, золота и пр., - такую, достаточно пессимистическую оценку дал М.И. Туган-Барановский.
Супруги Вебб выделили три основные причины неудачи производительных артелей: недостаток дисциплины среди их членов; недостаточное знание рынка артельщиками; медленное внедрение передовой техники. Низкий уровень дисциплины Веббы связывали с принципом равенства артельщиков и выборностью руководства. Руководитель «должен быть популярен у своих избирателей, чтобы оставаться у власти, и потому власть его не может не быть весьма слабой».
Вторая важнейшая слабость производительных кооперативов – отсутствие грамотного коммерческого руководства. «Чтобы быть хорошим предпринимателем, даже и знания рынка недостаточно, нужно обладать еще особым душевным складом и особыми предпринимательскими талантами. А так как условия жизни и деятельности рабочего ни малейшим образом не предрасполагают его к приобретению всех этих знаний и развитию соответствующих талантов, то естественно, что рабочая группа оказывается плохим предпринимателем, а это не может не действовать самым губительным образом на успех предприятия». К тому же эффективная коммерческая деятельность предполагает значительную самостоятельность и независимость коммерсанта. Он должен иметь право на риск и не бояться риска. Коллективность артельного хозяйства создает атмосферу, крайне неблагоприятную для эффективной коммерческой работы. Коллективное руководство и коллективная собственность тому причиной.
Но если два первых недостатка в принципе еще можно преодолеть, то третий представляет собой природную внутреннюю слабость производительных артелей. Дело в том, что в условиях насыщенного спроса внедрение любых технических усовершенствований ведет к сокращению занятости. Но ведь все артельщики равны, и артель не может увольнять работников с такой же легкостью, как обычное предприятие. Это оказывается почти непреодолимой преградой для технического прогресса.
Артели не могли приспособиться к колебаниям конъюнктуры. Изменение спроса не представляет проблемы для капиталистического предприятия – рабочих нанимают, когда рынок расширяется, и сокращают, когда он сужается, сохраняя относительно стабильный уровень прибыльности и тем самым жизнеспособность предприятия. Для артели же такой маневр крайне затруднителен, она – хозяйственная организация крайне неподвижная и неэластичная, с трудом допускающая сжатие и расширение оборотов.
Артель была любимым, но не единственным и не самым успешным отпрыском кооперативных экспериментов. Изобретенная Оуэном форма хозяйственной жизни сама для себя нашла возможность стать жизнеспособной и продуктивной, но совсем не на том поприще и не с теми целями, которые он намечал. Жизнеспособной оказалась кооперация, обратившаяся к хозяйственному инстинкту человека, к его собственническому инстинкту и изобретательности.
Уже в 1844 году в небольшом фабричном городке на севере Англии, в Рочделе, было создано потребительское общество нового типа, давшее начало весьма успешному, охватившему позднее весь мир движению потребительской кооперации.
Любопытно: сами «рочдельские пионеры» не считали, что они так уж вовсе чужды нравственным и коммунистическим задачам оуэновского движения. Они так понимали смысл своей деятельности: «Устройство склада для продажи провизии, одежды и пр. Приобретение или постройка ряда домов, в которых могли бы жить члены общества, желающие помогать друг другу в улучшении их домашней и общественной жизни; организация производства тех продуктов, которые признает нужным производить общество для предоставления занятия тем членам общества, которые не имеют занятия или страдают от длительного понижения их заработной платы; в интересах дальнейшего обеспечения экономического положения членов общество должно приобрести одно или несколько имений для обработки их теми из членов общества, которые не имеют занятия или труд которых плохо вознаграждается. Как только это будет возможно, общество должно приступить к организации сил производства, распределения, воспитания и управления или, иными словами, должно организовать собственными силами общину с объединенными интересами или же прийти на помощь другим обществам, организующим подобные общины».
Единственно практичным в этом перечне целей оказалось устройство общества для совместных закупок потребительских товаров. «Как Колумб не искал Америки, а искал Индию, так и первые кооператоры искали «нового нравственного мира», а нашли потребительские общества», писал М.И. Турган-Барановский. Устав потребительного общества рочдельского типа чисто рыночную и коммерческую организацию дела, что и составило его силу и обеспечило распространение именно этого опыта.
Рочдельцы решили, что в своих лавках все продукты они будут продавать по рыночной цене, а торговую прибыль кооператива распределять в конце года среди покупателей, членов общества, пропорционально сумме закупок. Так, во-первых, члены кооператива становились заинтересованы покупать по преимуществу в своей лавке, а во-вторых, была сохранена связь с общим движением цен на рынке. Иными словами, структура потребления кооператоров была оставлена под влиянием тех же рыночных факторов, как и у всех других потребителей: цены падали – росло потребление какого-то продукта, и наоборот. Экономическая и коммерческая здравость этих принципов обеспечила им историческое преимущество, например, над германскими кооперативами, в которых возможная торговая прибыль сразу учитывалась в скидке с цены: товары продавались по цене, возможно более близкой к закупочной. Тем самым эти кооперативы, во-первых, лишали себя в течение года оборотного капитала, позволяющего вести операции более выгодно, а во-вторых, создавая иллюзию дешевизны, стимулировали относительное сверхпотребление товаров, продававшихся в кооперативной лавке. В известной мере этим они служили объединению своих членов, потакая неэкономному потреблению.
Успех потребительных кооперативов побудил искать новые сферы для такого принципа хозяйствования – соединение сил и средств мелких хозяев к выгоде от роста масштабов деятельности. Так появилась крестьянская кредитная кооперация, которую изобрел прусский социальный реформатор и общественный деятель Райффейзен.
Как и потребительские кооперативы, кредитные товарищества возникли отчасти в результате недоразумения, как побочное и непредусмотренное следствие усилий найти материальную базу для благотворительности. В шестидесятых годах в Пруссии Райффейзен создал первые такие общества, цели которых осознавались так: «Кредитование своих нуждающихся членов, а также помощь беспризорным детям, воспитание их, доставление работы выпущенным из тюрем и многое другое в этом же роде». Очень быстро организация взаимного кредита, задуманная лишь для накопления капитала для помощи бедным и приучения крестьян к взаимопомощи, превратилась в основное содержание деятельности благотворительных ассоциаций. Взаимный крестьянский кредит приобрел масштабы широкого международного движения.
Удачны были их основные организационные принципы: отсутствие первоначальных взносов, локальность операций, круговая ответственность членов товарищества за выплату кредита.
Отсутствие первоначальных взносов делало этот вид кооперации открытым для всех малодостаточных крестьян, которые в ином случае просто не смогли участвовать ни в какой кооперации. Ведение дел среди мельчайших заемщиков потребовало локализации операций – максимальным районом для кредитного товарищества Райффейзер считал территорию с 1500 душ населения. Правление достоверно знало о степени усердия, о хозяйственных обстоятельствах и честности каждого заемщика. Кроме того, малый радиус действия товарищества и ограничение числа членов обеспечивали дешевизну кредита за счет сокращения накладных и транспортных расходов, за счет ведения дела на общественных началах. Все это обеспечило и еще одно преимущество кредитных товариществ: малый риск операций. «Неуплата долга одним лицом причиняет ущерб всем членам товарищества, которые имеют возможность тысячами способов дать почувствовать своему односельчанину все недовольство его образом действий».
В уставах кредитных товариществ был пункт об отчислении неделимых капиталов для благотворительности. Хотя кредитные общества ни в малой степени не стали обществами благотворительными, неделимые капиталы сослужили им немалую пользу. Они быстро умножались и стали базой развития кооперативных банков. Сама невозможность малым кредитным товариществам накапливать достаточный оборотный капитал толкала их к объединению в союзы, к поиску помощи у крупных финансовых (частных или государственных) учреждений.
Однако успех потребительской и кредитной кооперации, национальные, затем и международные ее масштабы меньше всего были связаны с идеями кооперативного социализма. Они расширялись в поисках новой прибыли, , новых рынков – под давлением хозяйственной рациональности.